Ант Скаландис - Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

Игорь уехал навсегда. Туда, откуда не возвращаются.

Вскрытие показало, что организм Корягина сильно отравлен наркотиками. В течение минимум двух последних недель он кололся героином. На этом фоне даже не сразу удалось разглядеть следы совсем недавно введенного новейшего препарата, подавляющего волю.

После этого случая, встретившись в Москве вшестером, без уполномоченных по регионам, они отказались от идеи общего сбора РИСКа, предполагавшего участие сотрудников первой и Второй категорий причастности. Таких насчитывалось более сотни, и теперь представлялось слишком опасным дать врагу шанс уничтожить их всех одним ударом.

Григорьева на пенсию не отправили. Прислушались к мнению службы РИСК. Он по-прежнему сидел в своем неприступном для многих кабинете. И Верба, вдруг вполне освоившаяся в коридорах Лубянки и даже полюбившая их «странною любовью», в чем призналась Тополю, однажды ввалилась к Григорьеву, пренебрегая робкими вскриками секретарей и референтов, и попросила всех, кроме самого, удалиться. Старый генерал, в душе которого чудом сохранились жалкие остатки офицерской чести и мужского достоинства, продублировал просьбу Лозовой, но от первых же ее слов чуть не залез под стол со страху.

— Не удивлюсь, — рассказывала потом Татьяна, — что после нашего разговора ему пришлось менять штаны.

Да, на Лубянке знали, что Причастные не убивают, но после случая с Курдюмовым — а Григорьев был в курсе той истории, — формулировка неписаного закона звучала несколько иначе: «Причастные, как правило, не убивают». Замечательное русское выражение — «как правило». Кажется, Горбачев очень любил его. А Верба так и сказала:

— Ты знаешь, паскуда, мы, как правило, никого не убиваем.

После этой фразы она сделала внушительную паузу, которой вполне хватило бы на удовлетворение основных естественных потребностей, а потом продолжила:

— Твоя поганая жизнь мне не нужна. Шайтан раскололся, и мы все про тебя знаем. Но мне нужен не ты, а Седой.

— Кто? — хрипло спросил Григорьев.

— Не прикидывайся идиотом, генерал. И передай Седому, что я все равно до него доберусь. Лучше бы ты помог мне в этом. Если же я найду Седого сама, а ты будешь еще жив, я тебя подвешу за яйца вот на этой площади, вместо бывшего памятника Железному Феликсу. Понял, Ублюдок? Бывай здоров! И не забудь позвонить Седому.

Блеф был слишком грубым, особенно про Шайтана.

Шайтан не мог расколоться: он ничего о Григорьеве не знал. Ничего.

Старый контрразведчик гордился такой тонко выстроенной комбинацией. Подробную инструкцию для Золтана по устранению Малина передавал Шайтану со вкусом подобранный связной. Бывший сотрудник «девятки», а ныне заурядный киллер, он должен был в разговоре с Шайтаном сослаться на Высокого Шефа. К сожалению, Григорьев не знал, кто это, но, по агентурным сведениям, авторитет так называемого Высокого Шефа был непререкаем среди новых лидеров преступного мира. Связного отправляли к Шайтану как бы для «проверки на вшивость», и Шайтан должен был сам убить его. Таким представлялся идеальный вариант, и он сработал. Вот чем гордился старый генерал. Так что Шайтан ничего не мог знать о Григорьеве. Врет Лозова.

И про Железного Феликса тоже чересчур. Тем более что не вяжется с первым утверждением о его поганой жизни. Но Григорьев все-таки позвонил Седому.

— Успокойся, старик, — сказал тот. — Эта девица размахивает моей кличкой уже тринадцать лет, но совершенно не представляет, кто я такой и где меня искать.

И он рассмеялся, почти как Фантомас. Потом продолжил:

— Ты ее боишься, старик, я чувствую. Ты боишься, что она убьет тебя?

— Боюсь, — ответил Григорьев. — И еще боюсь укола, после которого расскажу все.

— А вот этого, старик, ты допустить не имеешь права, — сказал Седой ласково. — Яд всегда при тебе? Помни: от яда умирать легче. А девчонка, кстати, пытать не станет, да и не убьет она тебя. Не убьет. Слышишь?

— Я жить хочу, — жалобно заныл Григорьев.

— Так и живи пока, — разрешил Седой. — Жизнь у тебя интересная. Не соскучишься. Правда, нервная — это да. Но по ночам все-таки можно расслабиться. Хочешь, порнушку новую пришлю? С Илоной Сталлер хочешь?

И Седой положил трубку.

«Откуда он узнал, сволочь, откуда? — мучился Григорьев. — Это не человек — это дьявол!»

— Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить пренеприятное известие.

Дедушка говорил не по-русски, и Тополь не взялся бы утверждать, что он цитирует классика по общеизвестному переводу — как-то не доводилось читать Гоголя на английском или смотреть «Ревизора» на Бродвее. Но перевести эту первую фразу иначе у гостей из Москвы не получилось. Тем более что Дедушка в последнее время любил щегольнуть знанием русской культуры.

«Да, — подумал Тополь, — подобный зачин не случаен. Зачем же он шутит в такое время? Зачем? Ведь не смешно».

— В России зреет заговор против нас, — вот какое известие преподнес Дедушка соратникам после паузы. — Как только погиб Сергей Малин, мне сообщили об этом независимо друг от друга две агентуры. Для продолжения работы мы должны прежде всего с особым вниманием отнестись именно к России. И поэтому кажется логичным выслушать сейчас наших московских представителей…

Внеочередной общий сбор службы ИКС проходил в небольшом польском городке Зелена Гура — центре одного из западных воеводств, известном в прежние времена по ежегодным фестивалям советской песни. Приезжали все поодиночке, никаких встреч у вокзала, никаких автобусов, машины припарковали на платных стоянках, а Татьяна просто бросила взятый в прокате «Опель» на окраине, и они все четверо прогулялись пешком по чистым старинным улочкам, мимо ратуши, мимо высокого красивого костела, мимо рынка — к площади в новой части города, где и был арендован небольшой конференц-зал в типично райкомовском сером здании напротив универмага «Центрум».

Их было четверо: Верба, Тополь, Платан и нео-Ясень. При общем количестве участников в сорок восемь человек. Такой небывало представительный состав московской делегации уже сам по себе внес смятение в души собравшихся, а тут еще — бац! «К нам едет ревизор».

Тополь, как умел, успокоил почтенную публику подробным рассказом о последних событиях и результатах расследования. Платан дополнил картину экономическим анализом ситуации. Анализ получился неожиданно бодрым и странно контрастировал с мрачной преамбулой Дедушки. Наверно, на Платана благотворно влияла очередная встреча с землею предков, все-таки его настоящее имя было Стась Плисковский. Может, в другом месте он не рискнул бы так рьяно утверждать, что лично контролирует около 70 процентов российских банков. Скептически настроенному Тополю цифра эта казалась сильно завышенной.

Верба решила не выступать. А Разгонов, разумеется, был просто представлен всем присутствующим и ответил на несколько вопросов, волновавших в основном тех эмиссаров Базотти, которые давно не выходили на связь с российским филиалом.

Затем наскоро обсудили пяток проблем, затрагивающих интересы других регионов, запоздало спохватившись, почтили минутой молчания троих русских и итальянца Роберто, разработали новую схему связи, сменили все пароли, договорились о переходе в режим повышенной бдительности минимум на полгода, и наконец под занавес печального совещания совсем уж мрачным аккордом прозвучало «увольнение» одного из высших руководителей службы ИКС Хосе Гуардеса. Вопрос о его работе на шесть разведок одновременно обсуждался на предыдущем общем сборе, было проведено тщательное расследование, и теперь Дедушка вынес вердикт: предатель. После чего на запястьях облитого презрением Хосе тут же при всех защелкнули наручники. «Увольнение» из службы ИКС означало только одно — пожизненное заключение в спецтюрьме. Тополь уже в третий раз был свидетелем этого ритуала, очевидно, позаимствованного Дедушкой из прежней мафиозной жизни, только там предателям прилюдно пускали пулю в лоб, а здесь подавали машину до ближайшего военного аэродрома — и куда-нибудь на Огненную Землю.

Тополь вообще не любил ритуалов, а этот раздражал его особенно. Исполнение приговора — дело сугубо интимное, в чем-то постыдное, и превращать его в шоу — все равно что забраться на стол президиума, спустить штаны и публично приступить к дефекации. Так считал Тополь. И Верба всегда соглашалась с ним, а туг вдруг поднялась, повернулась к залу, благо сидела в первом ряду, и попросила слова. Не у Дедушки попросила, а у собрания. И у бледного, но спокойного Гуардеса, сидевшего в наручниках между двух конвоиров в традиционной для службы ИКС черной форме без знаков различия. Некоторые в такую минуту полностью теряли контроль над собой, и тогда им делали укол, но разоблаченный агент шести разведок держался с достоинством.